Путин — отнюдь не «новый царь», как часто пишут в прессе, ибо прежняя старорежимная монархия умерла в феврале 17-го года. Он и не «новый Сталин», как пишут иногда, ибо коммунистическая идеология улетучилась. Чтобы разобраться в природе его власти, нужно ясно видеть, что за вопрос стоит перед ним.
Нынешняя команда начинала свою карьеру или воспитывалась при Брежневе. Взращенная в ленинском духе, она знает, что главное — удержать власть любыми средствами, кроме, разумеется, средств откровенной демократии. Что могла она поделать в условиях загнивания 80-х? Воскресить идеологический энтузиазм? Об этом нечего .было и мечтать. Сравняться с американской мощью? На это уже были истощены все силы. Ощупью, пережив почти смертельный кризис, начавшийся в 1989 г., она нашла решения. Вот они.1. Национализм. Точнее, три вида национализма, сливающихся в единой бурной страсти.
Тот национализм, который всегда был важной составляющей советского режима, полностью присвоен в восторженном культе «Великой Отечественной войны». Мэр Москвы Юрий Лужков усеял столицу гигантскими монументами во славу солдат и маршалов Красной армии. С исторической точки зрения, этот национализм соединяется с великодержавным. Тот же мэр воздвигает памятники Петру Великому. В наибольшей чести (вплоть до посвящаемых ему «исторических» кинофильмов) Александр III — царь, особенно шовинистически настроенный, особенно жестокий, проводивший самую ярую русификацию. В его мрачную тень совершенно задвинут Александр II, Царь-Освободитель. Третий вид национализма особенно глубок и неизлечим — это национализм «религиозный». Вместо духовного пробуждения, которого ожидал Запад, перед нами предстала совершенно послушная, с восторгом послушная власти патриаршая Церковь, безоговорочно оправдывающая советский строй, хотя он и подверг ее сначала гонениям, а потом растлению, направляющая всю ненависть, на какую только способна, против Запада и его религиозных традиций. Это отнюдь не то русское православие, которое законно и достойно существовало в XIX веке, — это «православный русизм» или, точнее (и употребляя тот неологизм, который она сама создала и который точно определяет ее нынешнее лицо), «право-славизм».
2. Узаконение собственности. Прежняя номенклатура располагала богатствами, но не владела ими, так как отмена частной собственности была одним из устоев режима. Она обнаружила, что этот устой можно отменить и при этом не лишиться материальных благ — наоборот, приобрести законную силу полной собственности на них. Право в России гарантирует лишь такой вид собственности. Рядовой русский по-прежнему дожидается получения благ и права: он будет ими располагать постольку, поскольку предварительно будут обслужены его хозяева.
3. Узаконение выборов. И при советском строе всегда проходили выборы, но они были откровенно лживыми. Нынешняя команда обнаружила, что «настоящие» выборы приносят результаты еще «лучше» и дают ее власти более прочную основу. Требуется лишь серьезнее поработать над их политической подготовкой.
А теперь посмотрим, как применяет Путин эти три решения.
Он выступает как тот, кто осуществил в своей личности сплав трех видов национализма. Он весьма остерегается надорвать сердце тем, пока еще многочисленным, кто сохранил ностальгию по большевизму. Совсем наоборот. В узком кругу — но затем не скрывая этого — он произнес тост за Сталина. Своего бывшего начальника, председателя КГБ Андропова, он почтил мемориальной доской на Лубянке. При каждом удобном случае он заявляет, что горд былой принадлежностью к КГБ. С другой стороны, он утверждает, что Россия при всех обстоятельствах сохраняет и сохранит статус великой державы. У нее на это нет средств, но такие заявления ласкают слух «патриотов». Наконец, он был крещен, ходит с нательным крестом и выглядит законченным «православистом».
Слов недостаточно — нужны дела, и его «делом» стало уничтожение Чечни. Эта бойня велась так, чтобы удовлетворить старую большевистскую глубину души: провокация в исходной точке, постыдная ложь, сопровождавшая всю операцию, и, наконец, жестокость. Выжившие чеченцы отмечают, что Сталин удовлетворился высылкой — он не приказывал сносить с лица земли города и селения, систематически пытать мужчин, насиловать женщин, убивать детей. Возобновление войны, которая заняла добрую половину XIX века, пробуждает славные воспоминания о Российской империи. Оно позволяет надеяться, что эта империя, на которой немногие люди в России действительно поставили крест, будет, хотя бы частично, восстановлена. Вскоре, может быть, наступит очередь Грузии, Украины, Прибалтики… Татарстан, пока еще есть время, тщетно пытается выторговать сносный статус (такой, как у Белоруссии!). Наконец, Путин не упускает ни одной возможности дать понять, что война в Чечне — это война христианства против ислама. Как если бы перед войсками снова несли иконы… К каждому полку отныне прикреплен священник и—тут Путин проявил блестящую способность к синтезу — отдел ФСБ.
Что касается собственности, то с момента назначения на должность и.о. президента Путин дал гарантии сохранения имущества, сомнительным образом накопленного семьей Ельцина. Что может быть символичней?
Наконец, выборы. Здесь Путин являет себя отличным сталинцом — не по идеям, разумеется, в чем он не имеет нужды, а по политическим методам. Он мобилизовал общественность на почае, как нельзя более противоречащей истинным интересам России, но важно было, чтобы люди стояли за него в предвыборный период. Он не возражает против культа (пока умеренного) своей личности и делает вид, что отмежевывается от особенно холуйских проявлений. Как и его учитель, он искусственно творит «правых» и «левых», чтобы оставаться в «центре». Вместо Троцкого и Бухарина ему служат, каждый по-своему, фигуры помельче — Зюганов и Жириновский, марионетки и соучастники. И—он уже начинает внушать страх. Потенциальные оппозиционеры, губернаторы, тоскующие по автономии, становятся по стойке «смирно». Население, которое, надо сказать, за последние десять лет потеряло страх, снова ощущает опасность. Даже сотрудники КГБ (простите, ФСБ) задаются вопросом, не создал ли Путин своего личного КГБ. Телевидение, канал за каналом, молкнет, а журналисты растерянно почесывают в затылке.
Остается один капитальный пункт — отношение к Западу. В этом Путин — последователь не Сталина, а, пожалуй, Брежнева. Задача уже не в том, чтобы «их» завоевать, а чтобы «они» нас содержали. Поэтому восстановление сталинизма нежелательно: оно устрашит европейского и американского избирателя-налогоплательщика. Путин надеется оптимально поддерживать необходимый уровень страха. Поэтому он сохраняет форму выборов, ибо в глазах Запада выборы — в высшей степени эмблема и символ демократии. Реальная демократия, сверх выборов, включает еще множество обязанностей и правил, которые Путин отнюдь не собирается соблюдать. Но, сохранив выборы, он не разрушит западную иллюзию того, что Россия переживает, как говорят, «трудные начатки демократии». По той же причине он не начнет снова национализацию и не затронет «права собственности», каким оно существует сегодня. При этих двух достижениях нетрудно завлечь западных инвесторов — как частных, так и государственных. Если они усомнятся, он скажет,, НТО есть и похуже него, что «ястребы» или «сталинисты» готовы отнять у него власть и что для России и всего мира он представляет самую лучшую возможность. Человек, с которым, по словам Клинтона, «можно работать».
Таким выглядит весьма рациональный план, которому следует Путин с момента своего прихода к власти. Все это гораздо более предсказуемо, чем во времена Ельцина, когда Россия вернулась в ненадежный ход истории. После выборов, так прекрасно спланированных, мы увидим, вмешается ли снова в этот ход счастливый случай или в этой несчастной стране худшее остается по-прежнему наиболее вероятным.
АЛЕН БЕЗАНСОН
Париж
Русская мысль, 30 марта — 05 апреля 2000
